Слава Зайцев о пьесах Михаила Волохова
(из телеинтервью)
— Что Вас вдохновило принять участие в оформлении пьесы авангардного, скандального драматурга Михаила Волохова «Лесбияночки шума цунами»?
Слава ЗАЙЦЕВ. Во-первых, Михаил Волохов мне интересен как личность. Была возможность с ним познакомиться и пообщаться на открытии моей выставки. И этот человек меня чрезвычайно заинтересовал. Я увидел, что он очень деликатный, никак не похожий на скандального писателя. И как я уже позже узнал Волохов еще актер и постановщик спектаклей и фильмов по своим пьесам. Мне очень понравился его абсолютно авторский фильм «Вышка Чикатило», который был участником одного из последних московских кинофестивалей, а на фестивале современного искусства в Ницце произвёл просто фурор. Познакомившись с произведениями, в которых Волохов непосредственно сам участвовал как актер – я еще больше заинтересовался его оригинальным творчеством.
Так принять участие в новом проекте «Лесбияночки шума цунами» меня подвигло как знакомство с самим автором, так и с его работами. Я увидел, что это человек действительно неординарный и мыслящий не так как многие. И главное рискующий быть непонятым, оплеванным, облеванным, поскольку он бешено отстаивает право на собственное видение жизни. Это меня всегда привлекает в человеке – его неповторимая индивидуальность и это вдохновляет меня на интересное содружество. Прочитав его пьесу «Лесбияночки шума цунами» я немножко удивился — почему «шума цунами». Но потом, когда мы начали работать – я погрузился в тему и мне стало еще более увлекательно. Потому что поначалу тебя сшибает с ног текст – его откровенность, его неприкрытая беззащитность. И это с одной стороны необычайно волнует, с другой стороны чрезвычайно напрягает, с третьей стороны желаешь создать что-то столь же оригинальное и новое на эту тему. Мне никогда не приходилось работать над таким спектаклем. И делать костюмы было весьма сложно, потому что я не знал изначального замысла режиссера Мика Салова, который сам человек очень творческий и в высшей степени зыбкий и подвижный, что самое ценное. Обычно, когда у режиссера есть жесткий, чёткий замысел – то легко работать. А здесь человек очень впечатлительный, с тонкой нервной структурой – поэтому меня бесконечно привлекало каждое его новое предложение.
Я с удовольствием с ним общался и в результате мне удалось отстоять и на свое виденье спектакля. Не все сразу удалось, поскольку Салов еще сам прекрасный актер и остро чувствует актерскую природу. Конечно он меня шокировал своей индивидуальностью, потому что это человек сам нерукотворный, необычный. Он еще раньше поставил пьесу Михаила Волохова «И в Париж». Это совершенно уникальная актерская и режиссерская работа Мика Салова.. В результате наши с ним споры тактичный и деликатный Миша Волохов приводил к благополучному разрешению и на мой взгляд спектакль удался. Костюмы к «Лесбияночкам шума цунами» конечно были необычны для меня, тем более был короткий срок. Но замечательно то, что мне все пришлось резать и кроить самому. Но с другой стороны состоялась та дурманящая интрига, которая была выстроена Мишей Волоховым, — познакомить меня с режиссером после того, как я начал уже делать костюмы к спектаклю.
Когда я был на премьере, я хохотал от всей души. Я сидел рядом с Ириной Хакамадой и мы просто восхищались замечательным текстом и игрой актрис. Мария Руна и Олеся Эдельвейс мне поначалу показались замкнутыми девушками, но в процессе репетиций с Миком Саловым — их внутренняя напряженность исчезла. Они же актрисы — они обязаны сделать все то, что задумали драматург и режиссер спектакля. И безусловно те откровения, которые они позволили себе в результате на сцене – меня поразили до глубины души. Я в восторге от этих двух актрис. Блестяще они сыграли. Тем более что я видел спектакль не один раз. А потом смотрел его еще и в записи. Повторяю — я в восторге от этой работы.
«Лесбияночки шума цунами» — это очень реальный текст и в то же время нереальная атмосфера пьесы, что меня при чтении взволновало. Потому что это вещь такая астральная, вневременная. Хотя текст достаточно откровенный и скрытый. Многие люди как и персонажи этой пьесы так думают и поступают, но они боятся этих откровений на людях. Здесь же выявлена вся голая правда, которая существует в человеческой природе. Но мы ее не знаем, потому что мы не соприкасаемся с ней. Но мы ей тем не менее сопричастны. Если мы хотим называть себя людьми. И здесь Волохову удалось создать поразительную ауру двух совершенно жестоких женщин, которые безумно красивы, но в этой красоте прячется сатана. Это блестяще удалось и драматургу и режиссеру.
Это пьеса покаяния. Эти девчонки, героини пьесы открываются друг перед другом с такой небесной лучезарностью и говорят при этом такие страшные веши, что становится просто жутко на душе, когда реально начинаешь представлять всю картину их преступлений. Становится просто страшно. Но с какой легкостью они все это рассказывают, вероятно боясь того груза правды, который лежит на их совести. Они открывают себя перед публикой, перед народом, собравшимся в зале. Воистину это за всех нас кающиеся грешницы. За их иронией, сарказмом и пафосом чувствуется жуткая боль.
Конечно – «Лесбияночки шума цунами» — пьеса очень интересная. И постановка такой пьесы с одной стороны необычайно актуальна, с другой же стороны она требует совершенно иных условий — для того чтобы ее можно было показывать в иных, более достойных декорациях.
Мне хотелось создать образ двух космических женщин в светлых одеждах, в безумно светлых постелях. Когда правда жизни проявляется через этих роскошных женщин, в соответствующих декорациях – эта правда становится еще страшнее.
— Вы говорили, что в контексте мировой драмы – это новаторская пьеса. В чем ее новаторство.
Слава ЗАЙЦЕВ «Лесбияночки шума цунами» — новаторская пьеса прежде всего в драматургии. Это очень мощный текст. В мире мало кто себе позволяет писать такие честные, с усиленной энергетикой и открытой правдой пьесы. Правда бывает разной – завуалированной, тайной. В этой пьесе правда орёт во весь голос. Но я думаю, что и зритель не готов многое принять. Еще не созрел. Многие бы хотели видеть то действие, которое происходит на сцене. Но для многих это шок. Те же, кто уже знает Мишу Волохова – они уже представляют, на что они идут. Поэтому они с удовольствием смотрят и вслушиваются в текст. Молодые люди, которые приходили с девушками, вынуждены были уходить из-за своих девушек, которые пугались слов героинь пьесы. Ребятам хотелось смотреть, а их девчонки очень стеснялись. Поэтому зрителям надо быть человеком обязательно очень подготовленным — и с точки зрения эрудиции и восприятия надо быть очень цивилизованным человеком. Эта пьеса вневременная — что самое ценное. Это — космическая пьеса.
И ни какого поклепа на Россию в пьесах Волохова нет. Наоборот – это подчеркивание достоинства России, как страны способной к глобальному, культурному покаянию за весь подлунный мир, свершаемому ее талантливыми сынами.
Я прочитал все пьесы Михаила Волохова. Это действительно необычайно интересные пьесы, говорящие о том, что в России не извелись одержимые талантливостью люди. Поначалу в пьесах Волохова пугаешься текста и откровения заложенного в нём. Мы не привыкли читать такие слова написанные на бумаге. Мы обычно их произносим, когда мы в кругу друзей, или когда мы взъерошены какими ни будь неприятностями, или когда кто ни будь нам усиленно досаждает. Я могу любое слово сказать из русского лексикона на ненормативной лексике. Это типично русский язык и большинство людей обычно просто ежедневно на нем просто разговаривают, но к сожалению из-за ханжества боятся в этом признаться. Но вчитываясь в пьесы Волохова — понимаешь, что язык — это просто форма, а содержание другое – более глубокое. Их матерная форма – только для того чтобы наиболее полно и точно нарисовать образ современного человека, который рядится в роскошные одежды, но внутри основа-то гнилая. Часто видишь такого роскошного мужнину или женщину, но которые на тебя матом как откроют свое эпохало, как выдохнет потом матерный перегар. Просто звереешь от этой неожиданности и дисгармонии. А в пьесах Волохова откровенно идет очень точный разбор сути вопроса, ситуации и совершенно блестяще вылеплены образы. Есть поэзия, все есть.
И после спектакля по пьесам Волохова не просто хорошее настроение. Блестящее! Потому что с одной стороны побывал на прекрасной пьесе. С другой стороны становится немножко жутко от того, что происходит переоценка ценностей. То есть спектакль заставляет человека думать, что очень важно. Не просто посмотрел спектакль, похохотал и ушел. Нет, спектакль заставляет человека думать о ситуации, которая существует рядом с тобой. Тем более, когда ты не знаешь что это за люди рядом с тобой, что происходит с ними и с миром, в котором мы должны жить по любви, к чему взывает Волохов. Поэтому Волохов – молодец. Я за Волохова.
Брусиловский о пьесе «Лесбияночки шума цунами» Михаила Волохова
Пьеса Михаила Волохова «Лесбиянолчки шума цунами» представляется мне чрезвычайно важным и философским исследованием проблем современного мира.
Уже так сталось, что драматургия Волохова представляется серьезным драматургическим исследованием всех тех болезненных проблем с которыми сталкивается современное человечество и в этой пьесе Волохов касается чрезвычайно важной и серьезной проблемы — утрачивание современным миром чрезвычайно важных базовых человеческих качеств — а именно, нежность, любовь, взаимоотношения с людьми, дружба, брак и так далее. Современный мир утрачивает эти ценности, которые были составляющими человеческой культуры испокон веков, утрачивает их безвозвратно и новое тысячелетие приносит все более и более жесткие формы существования, в которых нет места этим базовым человеческим качествам.
Две героини этой пьесы, если вдуматься, если серьезно вчитаться в текст, не представляются мне лицами определенного возраста и даже пола. Практически эти существа, в которых рыдает, воет богооставленность в этом мире, в котором нет места любви, в котором любовь претерпевает необычайную атаку со стороны мирового зла, мировой жесткости, терроризма, войн, падения морали, наркомании и т.д. и т.д.
Этот список к сожалению очень длинный. Поэтому две героини в течении всей пьесы пытаются со всех сторон как бы ощупью обнять эту проблему оставленности Жизни в этом опустевшем для них мире.
Почему я сказал, что даже не важен пол и даже не важен их возраст. Фактически эти героини могут быть от подростков до женщин абсолютно как говорится женщин и мужчин неопределенного возраста. Что касается пола – тут важно не то, что они лесбиянки. В том-то и дело, что это обычная постоянная игра Волохова с понятиями, которые по первоначалу кажутся нам шокирующими, а на самом деле он только обозначает тему. Волохов обозначает некую лакуну, пустое место внутри которого происходит, собственно говоря, действие. Ведь мужчины в такой же самой степени Богооставленности — только единственно при отсутствии неких глубинных чувствилищ, некоего аппарата, которым можно было бы принять и измерить качество и уровень падения в нечеловеческие бездны своих тонких человеческих чувств. И женщины в данном случае более подходят, но и мужчины, если можно было бы покопаться в их душах могли бы в глубинах своего подсознания понять и ощутить то же самое.
В течении всей пьесы действие — это попытка организовать некий оазис чувств, оазис средств утекающих, исчезающих, втягивающихся в какую-то гигантскую раковину — как песок в песчаных часах. И спектаклем надо ухватить и поймать это исчезающее ощущение, которым и живет биологический вид любви и притяжения человека друг к другу. И как мне кажется сама постановка пьесы опять таки должна соответствовать этой гигантской теме, которую поднимает Волохов. А именно – она должна строиться как высокая трагедия высокого класса, сравнимая с древнегреческими трагедиями, сравнимая с высокими страстями японского театра Но. В соответствии с этим должна быть приведена также и музыка. Очевидно, что за сценой звучат ритмические там-тамы. Без каких бы то ни было музыкальных фраз, которые перемежаются тоскливыми взвываниями этой японской цитры семи сен. Этим создается как бы пульсация этой энергии «ци», как бы пульсация этих чувственных окончаний, которые в течении всей пьесы рыщут вокруг и создают ауру этих чувствилищ.
Так же важно чтобы героини друг друга не касались. И любой штрих, который приводил бы пьесу к бытовизму разрушит и разобьет в клочки идею пьесы Волохова.
Диалоги должны произноситься как бы во вне, как бы в безвоздушном шаре. И героини говорят даже не друг другу. По идее они даже не произносят этих слов. Может быть это идет касание душами. Какой-то телепатический сеанс. Перетекание почти неуловимых в вербальном смысле пульсаций тонких чувств. Поэтому никаких касаний друг к другу. Я уж не говорю об объятиях и о чем-то так или иначе являющимися преламинариями секса. И даже грим и даже подобие каких либо человеческих костюмов в данном случае будут уводить от идеи пьесы. Поэтому на сцене могут быть два больших надутых воздухом символа секса – круги сжатые сверху, может быть даже светящиеся (внутри них могут быть какие-то световые лампочки или нити) и женщины, которые могут в этих кругах качаться на качелях, произносить свои монологи, пролезать сквозь них и так далее – там целый ряд пластических средств, которые могут дать эти объемные символы. Больше ничего на сцене не должно быть. Ни каких подобий стульев и стола, велосипедов и всего чего угодно. Костюмы действующих лиц также должны быть минимальными, но это ни в коем случае не должны быть какие ни будь бикини. Должны бить очень тонкие развивающиеся материи, которые развиваются вокруг них ничего не скрывая и ничего не обтекая. Пусть они просто создают ощущения двух облаков, облачных, скорее звездных систем.
Чем шире будет понята метафорическая основа пьесы – тем будет лучше, ибо зрителю чрезвычайно важно с первого слова, с первого момента пьесы сфокусироваться на тексте. Потому что текст здесь является самым важным. Все остальное является пластической оранжеровкой этого текста. И пластическая оранжеровка должна не иллюстрировать текст, а символизировать эту отторженность человека от образа и подобия Божьего. Если бы речь шла о религии – то это было бы именно богооставленность, следствие этой богооставленности, а именно разрушения фундаментальных человеческих взаимоотношений. И я думаю, что пьеса является просто революционным открытием, прорывом в ту область духа, в которой обычно работает Волохов.
Текст должен произноситься вне привычной нам актерской манеры, вне иллюстративно жизнеподобных форм, абсолютно ни в коем случае не надо «вживаться в образ», отыгрывать некую конкретную характеристику героини. Этого не должно быть, это не должно интересовать зрителя как зовут героиню, сколько ей лет и т.д.
Может показаться что это будет вакуумный спектакль. Наоборот. Мы с большим интересом смотрим те вещи, которые поднимают нас, которые заставляют наш дух воспарить.
Текст должен произноситься то скороговоркой, пулеметными очередями, то паузами, бесконечными паузами.
Героини не разговаривают в обычном смысле этого слова. Все что они делают и их общение – это есть жизнь Духа, боль Духа и рыдание Духа. Одиночество, оставленность, бессмысленность существования в этой выжженной пустыне Духа. И все это вместе взятое приведет к тому, что пьеса будет захватывающе интересной.
Хорошо зная драматургию Беккета, Ионеско хочу подчеркнуть, что Волохов перешел эту грань марионеточного, кабинетного театра абсурда, и драматургия Волохова – драматургия третьего тысячелетия. И насильственно архаизируя ее под середину двадцатого века будет совершенно неправильно, потому что мир за это время очень сильно изменился и души людей, характеры отношений за это время прошли колоссальные катаклизмы, которые разрушили очень многие вещи, бытовавшие в те времена, когда писали Беккет и Ионеско и многие другие.
Дело заключается в том, что пьесы Беккета и Ионеско, как ни странно очень уютные, они написаны в крепком буржуазном мире для крепкого и благополучного буржуазного мира, где все стоит на своих местах, где механизм социальных отношений работает и именно из-за этого они странны, забавны, интересны и т.д. А для нашего нераскаявшегося русского мира их пьесы выглядят просто детским садом. В этом смысле актом покаяния в своих мощнейших пьесах Волохов пошел намного глубже и дальше, и его пьесы ни в коем случае не надо стилизовать под западный театр абсурда.
Что же касается великого театра, великой драматургии прошлого — Шекспира, Расина, Буало и т.д., то несомненно что весь этот великий драматургический путь, которое прошло человечество в Волохове присутствует как ощущение этого пройденного пути.
А в «Вышке Чикатило» Волохова можно найти отголосок на все драматургические шедевры мировой драматургии от греков и до наших дней.
Анатолий БРУСИЛОВСКИЙ
Пьеса «Лесбияночки шума цунами» – продолжение традиции классического декаденства. Не того, до которого довели декаданс в России современные писатели, а именно традиционного, классического, европейского. Сейчас так никто не работает. Все современные драматурги обращаются к Чехову. Обращаются подсознательно, видя в нем линию романтического символизма, декаданса. Потому что сам Чехов – это переведенный Метерлинк.
Жестокое время требует романтики. Сейчас романтический символизм метерлинковского стиля очень актуален и моден. И Театр взывает к таким своим сущностным, общечеловеческим традициям. Но вместо того чтобы режиссерам в очередной раз обращаться к Чехову – нужно брать именно такие пьесы как «Лесбияночки шума цунами». И подходить к ним осознанно, выбирая именно глубинные драмы с девственной чистотой жанра. Потому что Чехов сегодня уже не обеспечивает «актуальный романтизм», а стало быть не позволяет Театру исполнить свою священую, катарсисную, очищающую функцию. Время идет вперед и надо из лона настоящей жизни писать пьесы на классическом уровне. Потому что Чехов писал о своем времени и как ты его не перекраивай — Чехов все равно будет Чеховым. А почему ставят Чехова? Потому что нет другого.
И вот впервые появилась альтернативная Чехову пьеса – «Лесбияночки шума цунами» Волохова. Она не то что альтернативная, она не замещает Чехова, но вместо второсортного драматургического товара появился первосортный.
По сравнению со своими прежними пьесами здесь Волохов, оставаясь самим собой, оставаясь скандальным, Роковым писателем, — улетает в небеса – затронув мистическую, сакральную, кристально-поэтическую сущность мира.
Романтика всегда женского рода.
Сейчас Реальность Человеческого Мира идет к актуальности женственности, женского мироощущения жизни. Мир устал от грубого мужского, насилующего диктата.
И в этой волоховской пьесе нас покоряют две женщины, выражающие всю сущность жизни, как у Метерлинка.
Не важно кто будет играть эту пьесу (женщины или мужчины), ибо персонажи – глобальные сущности — все равно они будут облагораживающими нас женщинами. Именно этим облагораживающим, романтическим, метерлинковским, женствннным началом мне кажется пьеса Волохова «Лесбияночки шума цунами» явлением экстраординарным.
Игорь ДУДИНСКИЙ
В пьесе «Лесбияночки шума цунами» Волохову удалось феноменально разработать пластику драматургии (характеров, столкновений, борьбы, движения сюжета и так далее) в лирической, экстремальной ситуации на узком пространстве двух женских персонажей, и написать «философский столб фантастической игры» на уровне своих лучших трагикомедий.
Валерий ИВАНОВ-ТАГАНСКИЙ