О пьесе М. Волохова «Рублевское сафари нах»
«…Только сам Волохов уже ушёл дальше, в XXI век, к «Рублёвскому сафари нах», и это, на мой взгляд, уже очень серьёзно. Полагаю, теперь трасса «Москва — Петушки» получила продолжение (допустим, Петушки — Владимир). У Волохова, во-первых, тональность, исключающая смакование; во-вторых, все эти сюжетные неаппетитности в «Рублёвском сафари» скорее символичны, чем натуралистичны; в-третьих, они не цель и, тем более, не самоцель, а всего лишь средство, позволяющее достигнуть цели кратчайшим для данного автора путём (та же карнавализация, если Вы в курсе). Кстати, целью тут является не глюк, отчего-то именующий себя «катарсисом», но характеристика дурацкой нашей действительности, жёсткая, ёмкая, точная («Святое дело – пусть другие подыхают, нах. А если сами не подыхают, не умеют сами подыхать – их мочить просто надо, нах, как паразитных клопов давить»; «Вот не ебался с кем надо по общепринятым понятиям в государстве – и соскочил в парашу, нах.. Надо уметь в России быть правильным пацаном, если тем более у государства пиздишь целыми месторождениями на территории трех Европ, еб твою мать… Я люблю свою родину, я не диссидент, еб твою, и делюсь с теми в государстве, кто мне помог и помогает в государстве мягко красть»). Попробуйте об этом сказать иначе – получится ничто, либо статья (журнальная?). Волохов даёт чёткую картину русской жизни через многократный обоюдный минет; Венечка в своё время добился того же эффекта через долгий запой своего героя…».
Алексей БИТОВ
«…»Рублевское сафари нах» Волохова — вещь новаторская. И это точно Волохов ХХI века. Прежде всего «Сафари» — это гипер театрально. В этой пьесе в театр и персонажей преображается буквально все — и мат, и отдельные смысловые реплики, и весь сюжет «с победой мстящих женских светлых сил нерукотворных». Очень ёмкие и мускулистые действующие лица – до мелочей конкретные и в то же время образно мистические. Адреналиновые метафоры на каждом шагу по ходу пьесы, и все действо в результате превращается в священную мудрость жизни.
В «Сафари» об очень сложных жизненных современных вещах Волоховым написано по-гоголевски легко, и непролазная топь современного и чудовищного Бытия растворена и очищена в Большой Игре пьесы. И здесь герой пьесы – наш ужас от современного бытия. «Сафари» — это детально и конкретно, но и одновременно сразу глобально обо всем. Поставить можно, если режиссер будет таким же исполинским, как пьеса.
«Рублевское сафари нах» — это своего рода сверхциничная кровавая тарантиновская история, но с «шекспировским глобальным усилением письма» за счет того, что, в отличие от Тарантино, Волохов внутренне через пьесу (сюжет, героев пьесы) может своим не дюженным талантом прописать еще и «историю Человеческой любви». За счет этого — возможный театральный спектакль – будет зрительски-человечески Оправдан. И актеры-исполнители (если они очень сильные актеры) в глазах зрителей не потеряют в таком спектакле свой Человеческий «имидж», а найдут новые алмазы своего актерского дарования.
Весь спектакль должен быть гиперсмешным и мощным – тогда он будет глобально-народно по-шекспировски и по-волоховски благородным.
«Рублевское сафари нах» Волохова – так же глобально театрально круто, как и «Игра в жмурики». И в «Рублевском сафари» Волохов преодолел «трагедию бытия» тем же сюжетным невероятно абсурдным и смешным финальным ПЕРЕВОРОТОМ всей пьесы (что крайне важно для драматургии). Хотя «трагизм жизни» в «Сафари» не меньше, чем в «Игре в жмурики», но, как всегда у Волохова, трагизм очень поэтичный и лиричный за счет театрально образного «понимания и разъяснения» жизненной СУТИ.
И вопрос постановки — это уже вопрос режиссерского таланта (чуда искусства), способности режиссера играть «Рублевское сафари нах» (как и другие пьесы Волохова) не один в один, а создать в параллель неординарному тексту свой исполинский режиссерский театральный мир на сцене, вдохновенно отталкиваясь от Сути и по подробностям «Рублевского сафари нах». Тогда два художественных Мира как взаимозависимых, так и отличных друг от друга, будут способны родить некий третий феномен, что и можно будет в результате назвать новаторским режиссерским спектаклем.
Анатолий Брусиловский
И метафорическая победа светлых сил в пьесе Волохова «Рублевское сафари нах», несмотря на то, что кровь там льётся просто водопадом, — это победа таланта драматурга Волохова над теми неразрешимыми вопросами современной жизни, на которые очень трудно найти даже приблизительный ответ бесконечными бессонными раздумными ночами. Не говоря о том, что эту нескончаемую борьбу человека с самим собой возможно было описать в лаконичной театральной, заводной пьесе, которая только одна и дает на эти мозгодробильные вопросы разрешающие, верные ответы. Аристотелев катарсис достигнут, нах».
Алексей Ольховик
«Михаил Волохов мне интересен тем, что если брать у него интервью – то половину из того, что он скажет, Вы не поймете. Это будет такой культурологически философский сложный язык с космическими постановками тем. Даже крутой интеллектуал будет затрудняться в расшифровывании всех его символов. Волохов – это такой живой ходячий Джойс – живой среди живых. А потом Вы открываете пьесу, и в пьесе Волохова языком улицы, жести, мата и перемата, трэша и андеграунда начинает говорить наш русский народ, который он хорошо, оказывается, знает. То ли он сам там рядом крутился, то ли сам ездил на крышах товарников и вместе со своими персонажами из его пьесы «И в Париж» сидел в тюрьме… Я еще видела потрясающий спектакль по его пьесе «Лесбияночки шума цунами» с костюмами Вячеслава Зайцева. Я не понимаю, как это можно так до деталей изнутри познать нашу улицу. Потому что сегодня Россия –уличная. В ней интеллигенция ничего не значит. Вообще – ноль. И если такой интеллектуал как Волохов берется за трэш, то, наверно, с помощью трэша он может донести то, что на самом деле думает интеллектуал о современной России, и что сама Россия думает о самой себе. По-другому, наверно, не получается. И в этом плане Волохов достиг скандальной, метафорически совершенной формы.
Для меня Волохов – прежде всего художник, у которого есть талант жить и творить. Несмотря на то, что он живет в безвременьи. И сегодня наступило безвременье, когда жить, творить и мучиться страстями не модно, не круто и, вообще, не по кайфу. Нет ни денег…, ничего. Когда театр никак не может прийти в себя и начать говорить правду. А постмодернизм, социально жесткий, типа Пелевина, слегка достал. От художника слова хочется немножко консерватизма и, действительно, большого искусства. А Волохов так упорно, очень упорно продолжает заниматься настоящим искусством. Другой бы уже сломался. Чего-нибудь такое написал попроще, поинтеллигентней и пролез бы. А Волохов не лезет. Вот в угольное ушко не пытается пролезть. Хоть как-то, хоть вот так. Хоть вылезать, хоть подлизать. Нет! Вот в этом что-то есть – такое искреннее, нерв настоящего художника. Причем филигранно владеющим словом.
Волохов — прекрасный и оригинальный драматург. Недаром от его «Игры в жмурики» пришёл в восторг Ионеско. И эта эротика, и ненормативная лексика в его пьесах не для эпатажа, а для драматической встряски наших зажиревших эмоций, чувств.
Вот у меня еще знакомые прочитали его пьесу «Рублевское сафари нах» и сказали: «Ну, это мат – ну, такой – Шекспировский. Это здорово».
Ирина ХАКАМАДА (из телеинтервью)
Мы перехватили знаменитую диву на премьере пьесы-скандала Михаила Волохова «Лесбияночки шума цунами» в культурном центре «Дом». Весь спектакль, большей частью состоявший из эротических криков и воплей и потока нецензурных слов, Ирина просидела в первом ряду в обществе легендарного модельера Вячеслава Зайцева, сделавшего для спектакля экстравагантные костюмы. Слава Зайцев был от пьесы и игры актрис в таком восторге, что постоянно толкал Хакамаду локтем в бок – дескать, какие плезир и фурор на сцене творятся!
«Я сначала не хотела идти на этот спектакль, так как меня смутило название, — поделилась с «Правдой.Ру» Ирина после премьеры. – Но теперь я хочу сказать «спасибо» тем, кто меня сюда пригласил. Волохов – прекрасный и оригинальный драматург. Недаром от его «Игры в жмурики» пришёл в восторг сам Ионеско. И эта эротика, и ненормативная лексика в его пьесе не для эпатажа, а для драматической встряски наших зажиревших эмоций, чувств. Всем советую посмотреть. Вы же видели, как меня постоянно трясло от смеха и эмоций?»
Я также видела классически скандальные пьесы Михаила Волохова «Лесбияночки шума цунами» и «И в Париж», которые поставил Мик Салов в Москве в самом интеллигентном и артхаусном Быстром Театре Джусто. Это абсолютно серьезное и большое театральное искусство, с минимумом декораций и с максимумом экзистенциального смысла. Его приходит посмотреть молодежь, которая совсем не похожа на молодежь волны бесконечного консюмеризма. Это намного более бедная, но страшно интеллектуальная молодежь.
— И Волохов меня не отталкивает своей чрезмерной гипернатуралистичностью. Волохов — искусство. Современное искусство на классическом уровне. Любое искусство проявляется в разных формах. Например, если мы посмотрим искусство современной фотографии или современное искусство артобъектов, инсталляций и так далее. Если внимательно послушать волоховские пьесы, становится понятно, что на самом деле это все прекрасно. Особенно язык. Несмотря на то, что Волохов использует ненормативную лексику, язык Волохова превращается в искусство. Волохов демонстрирует огромное знание языка, чувств, эмоций и характеров. Это не та жуткая речь, которая слышится на улице из уст мимо проходящих бизнесменов. Здесь совсем другое – мат как искусство. Всем известно, что русский мат как искусство существует. В этом нет ничего ханжеского. Но зато сделано великое произведение. Волохов гений.
Pravda.ru
Ирина ХАКАМАДА
«Пьеса «Рублевское сафари нах» потрясает в первую очередь тем, что гипперреалистическим смехом говорит о подоплеке Власти. Персонажам Волохова веришь до такой степени, что кажется это не авангардная пьеса пришла в театральный мир, дабы взорвать его заскорузлые мещански посредственные устои, а сама жизнь стала настолько бунтующе авангардно театральной, что кроме драматургии Волохова не видишь уже никакого авангарда. И Волохову как всегда надо отдать должное — его писательский талант в очередной раз в сжатой метафорической театральной форме — истинно театральной большой игры — зафиксировал настоящее трагическое время с метафорической глобальной точностью оптимизма культурной вечности».
Игорь ДУДИНСКИЙ